Трудности иллюстрирования дневника Анны Франк

Графическая адаптация дневника 14-летней девочки-подростка – жертвы Холокоста – ставит под вопрос, какими способами лучше пересказывать тяжёлые и сложные истории

Анна Франк и её дневник особенны в нескольких случаях. С одной стороны, она была на удивление одарённым писателем и удивительно проницательным наблюдателем, способным и мудрым не по годам. Фолман, похоже, остро осознаёт риски перевода слов Анны в образы, подтверждением этому служат примечания иллюстратора в конце книги: «по мере ведения дневника, талант Анны как писателя становится всё более впечатляющим… Оказалось невозможно отказаться от этих более поздних записей в пользу иллюстраций, потому мы решили привести некоторые отрывки полностью, не иллюстрируя». Однако выборочный сдвиг иллюстрированной адаптации к печатному тексту скрывает само развитие, о котором и говорит Фолман, и даёт читателям довольно ограниченное представление о навыках Франк.

С другой стороны, Франк очень близка читателям, молодым особенно. Она настолько мастерски пишет, что по ходу чтения создаётся впечатление, что вы в её голове, а она – в вашей. Она похожа на вас или на вашего знакомого, а её ранние записи описывают знакомый всем привычный ход жизни: друзья, мальчики, школа, семья. По мере того, как ситуация в мире накалялась, а в записях Анны переплетались разрушительные мировые события и довольно обыденные, хотя и умело описанные, интроспекции подростка, можно понять, как реальный человек способен пережить необъяснимые события. История больше не кажется далекой, и начинаешь понимать не только то, как люди столкнулись с войной, но и как вы могли бы столкнуться с войной, когда росли.

В своей книге «Анна Франк. Книга. Жизнь. Вторая жизнь» 2009 года Франсин Проуз внимательно рассмотрела дневник как литературное произведение, удивляясь ловкому обращению молодой писательницы с персонажами, деталями, диалогом и монологом. Точно так же Джон Берриман указал на «исключительное самосознание и исключительную искренность» Анны в своем эссе 1967 года «Развитие Анны Франк», в котором он также назвал дневник «самым замечательным рассказом о нормальном взрослении человека, которое я когда-либо читал».

Графическая адаптация захватывает только некоторые качества личности Анны, её энергию, боль и страдания, творческие способности, обделяя читателей внутренним монологом, тонким взглядом на мир и трёхмерным повествованием. Из-за того, что в адаптацию была включена лишь часть материала, 25 месяцев, которые Анна провела в укрытии, проходят значительно быстрее.

В одну из первых ночей в пристройке семья Франк спустилась вниз, чтобы прослушать трансляцию из Англии. Показывая лишь группу из четырёх человек, сидящих у радио, адаптация не учитывает признание Анны: «Я так боялась, что кто-нибудь её услышит, что я буквально умоляла отца отвести меня обратно наверх». Книга передаёт новизну пребывания в убежище, но скрывает волнение и беспокойство, впервые проявившиеся тогда и характеризующие последующие два года, подрывая сложность истории и ощущение реальности происходящего.

Кроме того, причудливая огранка книги избегает страха воскресенья, о котором Франк пишет: «Атмосфера душная, вялая, свинцовая. Снаружи вы не слышите ни одной птицы, и мертвая, гнетущая тишина нависает над домом и цепляется за меня, как будто она собирается затащить меня в самые глубокие районы подземного мира». В иллюстрированной книге нет и упоминания о том, что она беспокойно бродила из комнаты в комнату, чувствуя себя «как певчая птица, у которой оторваны крылья и которая продолжает бросаться на прутья своей темной клетки».

Читатели адаптации знают, что самое большое желание Анны – «быть журналистом, а позже известным писателем», но разве это то же самое, что знать, что она не представляет себя «одной из тех женщин, что делают свою работу, а потом забываются» и хочет «жить даже после собственной смерти».

Удалённые сведения и записи (десятки, по моим подсчетам, по сравнению с окончательным изданием, опубликованным на английском языке в 1995 году и обновленным новыми записями, обнаруженными в 1998 году) складываются в груды неслыханных мыслей. И хотя ожидалось, что адаптации будут сгущать оригинальные тексты, потери ощутимы. Многочисленные страхи, тревоги и плохие сны сжимаются в меньшее количество более поверхностно описанных инцидентов. Длинные, сложные арки сюжетов – такие, как отношения Франк с Петером ван Пелсом, который становится её другом, а позже и первым любовным интересом, – показаны хлипкими.

Дело не в том, что Фолман и Полонски не создали ценной интерпретации. Они создали. В целом, история становится короче, аккуратнее и наивнее. Это могло бы иметь смысл, если бы адаптация была праймером, ориентированным на детей, которые еще не готовы читать оригинальный дневник, но включение записей о сексе и уроке по женской анатомии указывает на обратное.

Дело также не в том, что иллюстрации или графические романы в меньшей степени подходят для рассказов о Холокосте. Эти медиумы и многие другие, включая искусственный интеллект и виртуальную реальность, предлагают возможности экспериментировать с новыми способами обмена повествованиями, которые очеловечивают и резонируют — что тем более важно, чем дальше мы уходим от истории и тех, кто ее прожил. Но формат должен быть адаптирован к истории, и в случае истории, сила которой заключается непосредственно в качестве письма и живости мыслей подростка, дневник обеспечивает глубину, которую трудно воспроизвести в других версиях.

Фильмы, пьесы и графические адаптации, вдохновленные дневником Франк, являются точками входа, провокаторами мысли или началом разговора, а не заменителями. Самый многообещающий способ держать ее историю на переднем крае нашего ума — это продолжать читать ее дневник, но также продолжать позволять исходному источнику зажигать широкий спектр пересказов и интерпретационных произведений искусства, которые могут выделить различные аспекты и охватить новую аудиторию. Все вместе они способствуют обсуждению и напоминают читателям умную, живую и сложную девушку, которая пряталась с 13 лет и умерла в 15.