«Несчастливы по-своему»: Могли ли супруги Каренины просто развестись?
«Чрез месяц Алексей Александрович остался один с сыном на своей квартире, а Анна с Вронским уехала за границу, не получив развода и решительно отказавшись от него». Почему так? Зачем бежать? Почему не развестись цивилизованно и не выйти повторно замуж за любимого человека?
Разговор Каренина с братом жены Степаном (Стивой) Облонским о разводе содержит одну не вполне понятную нам сегодня деталь:
«Все, что для Степана Аркадьича оказалось так очень просто, тысячи тысяч раз обдумывал Алексей Александрович. И все это ему казалось не только не очень просто, но казалось вполне невозможно. Развод, подробности которого он уже знал, теперь казался ему невозможным, потому что чувство собственного достоинства и уважение к религии не позволяли ему принять на себя обвинение в фиктивном прелюбодеянии и еще менее допустить, чтобы жена, прощенная и любимая им, была уличена и опозорена…
— Вопрос только в том, как, на каких условиях ты согласишься сделать развод. Она ничего не хочет, не смеет просить, она все предоставляет твоему великодушию. «Боже мой! Боже мой! за что?» — подумал Алексей Александрович, вспомнив подробности развода, при котором муж брал вину на себя, и тем же жестом, каким закрывался Вронский, закрыл от стыда лицо руками. — Ты взволнован, я понимаю. Но если ты обдумаешь… «И ударившему в правую щеку подставь левую, и снимающему кафтан отдай рубашку», — подумал Алексей Александрович. — Да, да! — вскрикнул он визгливым голосом, — я беру на себя позор, отдаю даже сына, но… но не лучше ли оставить это? Впрочем, делай что хочешь…».
О каком позоре напряженно думает и в конце концов говорит Каренин? Мнение света? В чем же позор для мужа, удалившего от себя неверную жену? Ну, позубоскалят, конечно, недоброжелатели, пошепчутся, но в лицо — только вежливое сочувствие и участие. В чем же позор?
Развод в Российской империи XIX — начала ХХ века осуществлялся на основании религиозных правил, и для представителей разных конфессий условия его обставлялись по-разному. Легче всего было получить свободу от брака протестантам (в империи было немало лютеран из числа финнов, эстонцев, остзейских немцев — 4,8% населения), для которых существовало такое практически универсальное основание, как «отвращение к брачной жизни» (в практике разводов уже советского времени это называлось «не сошлись характерами»). В наибольшей степени развод был затруднен для православных, которые по данным 1897 года составляли 70% населения страны — около 88 млн человек.
Вопросы брака регулировал Раздел I («О союзе брачном») Главы I («О правах и обязанностях семейственных») Свода законов гражданских. Ст. 45 определяла ситуации, при которых православные супруги могли расторгнуть брак: «Брак может быть расторгнут только формальным духовным судом, по просьбе одного из супругов: 1) в случае доказанного прелюбодеяния другого супруга или неспособности его к брачному сожитию; 2) в случае, когда один из супругов приговорён к наказанию, сопряжённому с лишением всех прав состояния, или же сослан на житье в Сибирь с лишением всех особенных прав и преимуществ; 3) в случае безвестного отсутствия другого супруга.
Кроме этого брак расторгался в случае пострижения супругов в монахи, что не допускалось до достижения 40-летнего возраста либо при наличии малолетних детей. Имелся и еще один, редко встречавшийся на практике вариант: если один из неправославных супругов принимал православие, а другой не согласен был находиться с ним в браке.
Очевидно, что для развода Карениных подходил только первый вариант в части прелюбодеяния, даже если гипотетически рассматривать «неспособность к брачному сожительству», то это основание к Анне Аркадьевне и Алексею Александровичу не относилось: оно не могло действовать в том случае, если «неспособность одного из супругов… началась уже после вступления его в брак» (ст.49), а наличие общего сына не позволяла ссылаться на якобы существовавшую «добрачную неспособность». Таким образом, кто-то из супругов должен был обвинить другого в прелюбодеянии, а второй- сознаться. Даже этого было недостаточно: «Собственное признание ответчика в нарушении святости брака прелюбодеянием не принимается в уважение, если оно не согласуется с обстоятельствами дела и не сопровождается доказательствами, несомненно его подтверждающими» (ст.47).
Оценивать степень «несомненности доказательств» предстояло Духовным консисториям, имевшимся при каждой православной епархии. Они состояли из присутствия, в которое епархиальным архиереем назначались священнослужители в пресвитерском сане (2-я степень священства), и канцелярии, состоявшей из чиновников и представителей духовенства. В бракоразводных делах материалы подготавливались канцелярией, а решения принимались присутствием, которое могло проигнорировать даже мнение главы епархии (на практике это встречалось редко).
Окончательное решение по делу принимал Синод. Консистории к бракоразводным делам подходили чрезвычайно строго и придирчиво (например, в близком ко времени действия романа 1880 г. в России было зафиксировано всего 940 разводов православных супругов). Например, в деле супругов Гимер попытка пойти официальным путем «уперлась» в то, что, несмотря на добровольное признание супруга и наличие двух свидетелей, консисторские чины заявили о «недостаточности» подтверждений, и жаждавшей развода супруге пришлось изобретать схему, приведшую в конце концов разводящихся на скамью подсудимых.
Именно эти соображения и крутились в голове Каренина, сводили его, столь рассудочного и приземленного, с ума. Высокопоставленный чиновник (орден Александра Невского, который получает Каренин, как правило, давался особам не ниже 3-го класса Табели о рангах, т. е. Алексей Александрович, по-видимому, тайный советник), высоко ценящий своё реноме («Цель моя состоит в том, чтоб обеспечить свою репутацию, нужную мне для беспрепятственного продолжения своей деятельности»), должен был бы публично оговорить себя, признаться в прелюбодеянии, привести доказательства. Представим себе на минутку эти «доказательства»! Как писала в 1873 г. столичная газета «Голос»: «Так как закон требует таких улик, которых почти невозможно добыть, то дело обычно улаживается тем, что один из супругов добровольно принимает на себя вину и, ради улик в неверности, устраивает нередко сцены, по циничности своей совершенно неудобные для описания». Или же идти к архиерею, договариваться, совать взятку консисторским. Да плюс еще виновный в разводе навсегда лишался возможности вступить в новый брак (это, кстати, делало бессмысленным вариант с признанием Анны прелюбодейкой: она не смогла бы после этого выйти за Вронского). Уже одно то, что Алексей Каренин колебался, даже в какие-то моменты готов был ради жены пойти на всё это унижение, свидетельствует о его истинных чувствах к ней.
Карениных — как вместе, так и по отдельности — можно не уважать, не питать к ним симпатии, но не сочувствовать им трудно. Как и всем несчастливым семьям тогдашней России: пусть они и были «несчастливы по-своему», мешало им, как правило, одно и то же.
